НЬЮЗЕНБЕРГИАДА, или Неожиданное путешествие по воздуху, суше и морю на ту сторону Курильской гряды и обратно

- У меня люди едут на Итуруп.

- Замечательное место, - заметил я. - Только летом там лучше.

Кончался октябрь.

- Там пароход сломался. Едет специалист, везёт запчасть.

- Ты сказал: люди.

- Ещё ты.

- ??!

- Помоги, он сам не доберётся. Ты местный.

- Я с Кунашира. Итуруп только с рейда видел.

- Какая, б***ь, разница? Все Курилы одинаковые.

- Запчасть тяжёлая?

- Килограмм десять-пятнадцать.

* * *

Это был пролог, а сейчас второе ноября, среда, мы с Родионом пьём лимонад из картонных стаканчиков с символикой авиакомпании «Аврора» на борту Bombardier Q-400 авиакомпании «Аврора», рейс 801 Южно-Сахалинск — Курильск. Стаканчики принесла девушка в форме авиакомпании «Аврора», та же самая девушка, что вчера приносила сэндвичи и апельсиновый сок на борту Bombardier Q-400 авиакомпании «Аврора», рейс из Владивостока в Южно-Сахалинск. Ещё за час до того, первого «Бомбардье», мы встретили в аэропорту рейс из Кореи, на котором некто Сергей привёз ту самую запчасть и вручил нам, как 11-килограммовую эстафетную палочку.

Родион — судомеханик. Запчасть — увесистая. Я — сопровождающий.

Эстафета была спланирована непринуждённой, как спуск по водяной горке: прилетаем в Южный, ночуем; в два часа дня вылетаем на Итуруп, после трёх там. Вызываем такси из Курильска (я созвонился заранее) и едем в Буревестник, где нам надлежит выйти на мосту через реку Хвойная, быть встреченными ещё одним некто-Сергеем и доставленными на лодке на сухогруз «Ньюзенберг», стоящий без хода тут же в бухте Касатка. За несколько часов Родион налаживает турбину, и мы выходим в Невельск. Я снова в Южно-Сахалинске в субботу, 5 ноября, когда и так собирался прилететь туда из Владивостока в короткий отпуск.

Всё шло как по маслу, и даже сомнительные мне приказы на командировку, заменяющие пограничные пропуска, оказались вполне годными, как я уточнил в управлении береговой охраны на Сахалине. План начал спотыкаться, когда мы вошли в соприкосновение с Курилами. Наш борт на Итуруп внезапно отложили на четыре часа. Мы не успевали засветло в Буревестник — мы вылетали уже в темноте. Значит, предстояло где-то ночевать и подъезжать к лодке наутро. Пока что это выглядело не осложнением, а досадной задержкой. Зато я мог прогуляться по Курильску, пусть и ночью.

Это была мелочь типа тех ослабившихся болтиков, что показывают крупным планом в фильмах-катастрофах. Всё пока в порядке, но гайка уже откручивается.

На пароходе, думаю, тоже огорчились. Я вёз старпому два блока «Винстона».

Сергей (лодочник) выдвинул план Б: в аэропорту мы садимся на серый автобус и едем в посёлок Горный. Выходим на той же речке Хвойной (но уже найденной в темноте; ладно), он встречает, вписывает, на рассвете идём на судно. Если водитель откажется ехать в Горный, мы едем до Горячих Ключей, Сергей забирает нас оттуда.

Досадно было не увидеть Итуруп с воздуха и не сделать немного файлов JPG (люди, как известно, главным образом едят, разговаривают и делают файлы JPG); ладно.

Две трети наших попутчиков по рейсу 801 составляли молодые искатели денег на стройках Газпрома и Гидростроя: веселье, тестостерон, большая спортивная сумка с наклейками нескольких аэропортов. Остальные — курильчане: много вещей, не все трезвы, все знакомы между собой.

Самолёт садился в снежном заряде. Когда винты дали реверс, налетающий снежный поток закрутило, как ядерное облако, и выбросило в свете фар вперёд — потрясающе. Я замешкался и файла JPG не произвёл.

Новый аэропорт Ясный — однояйцевый близнец нового аэропорта Менделеево на Кунашире; мне пришлось поморгать, чтобы прогнать наваждение. В ожидании багажа набрал Сергея и выслушал длинные гудки. Отошёл человек, бывает.

Получили багаж; подошёл серый «Урал»-вахтовка. Видимо, упомянутый автобус. Отлично: на Курилах всегда лучше предпочитать «Урал» автобусу.

Позвонил озадаченный стармех с парохода: дозвонился ли я до Сергея? И он тоже нет. Решили продолжать попытки.

Пока «Урал» катился через темноту, я решал преферансный расклад: в сдаче карты довольно говённые. Умнее всего пойти в пас и ночевать в Курильске. Это наибольшие траты времени и денег. Сергей — прикуп. Если он выйдет на связь, мы спокойно берём свои шесть, а то и восемь. Но если прикуп фуфловый, мы в прогаре. Горячие Ключи — военная часть и стройка. Едва ли там есть гостиница. Придётся ночью, в темноте и грязи, искать тёплый угол, где дожидаться утра. Общага строителей, комендатура. На улице не оставят, это всё-таки Курилы.

«Урал» вкатился в Курильск, я решил заявлять шесть первых. Едем в Горячие Ключи. За окном промелькнул отель «Остров». Не в этот раз.

До Ключей около полуста километров. В салоне осталась одна молодёжь. Водитель включил печку, стало жарко. Родион наслаждается экзотикой и снимает видосы. Я напряжённо жду звонка Сергея, но позванивает только стармех. Перед самыми Ключами он сообщает, что нам надо ехать в Горный: нас кто-то встретит и впишет, они договорились. Выйти надо на Помойке. Он так это произнёс, что было ясно: с заглавной.

Пока рабочая сила выгружается из «Урала», спрашиваю мужичка из кабины, идёт ли машина до Горного. Идёт! Всё-таки взяли какую-то картишку в прикупе, играем! Интересуюсь, смогут ли они высадить нас на Помойке.

- Да здесь везде помойка, - резонно отвечает мужичок.

- Нам нужна какая-то особенная.

Мужичок задумывается.

- Может, Мусорка?

- Это в Горном?

- Да.

- Тогда Мусорка.

- Туда и едем.

Как позже выяснилось, из-за нас двоих они бы не поехали. Но в салоне остались ещё два парня.

В 40-минутном пути до Горного я тоже расслабился и стал снимать видосы. Из кабины включили музыку, снегопад закончился, впереди загадочная Мусорка.

«Урал» резко скатился к морю. После долгой черноты появились огоньки. Промелькнули цистерны ГСМ. Проскочили мост. Не через Хвойную ли? Эх, Сергей, Сергей… Забухал, поди? В чёрной бухте два освещённых судна. Одно из них — наша цель. Но пока что уезжаем от моря, взбираемся в сопку — дома — Горный.

Выгружаемся вместе с парнями. Спрашиваю:

- Где Мусорка?

- Да вот она, - неопределённый взмах в темноту.

- Далеко?

- Здесь и есть.

Ждём. Ночь, улица, фонарь… подстанция. Родион выказывает обескураженность. Я стараюсь её не выказывать. Судя по всему, мы в маленьком военном посёлке, пришедшем в упадок: КП нет. Улица одна, мощена плитами, им много лет. Ниже отсыпана круглой океанской галькой. Дома панельные трёхэтажные, типичная военная застройка прошлого века: на Курилах не строят гражданские дома из панелей: сейсмичность. Окраинные заброшены, в серединных горят окна. От ближайшего дома показывается женская фигура:

- Это вы из Владивостока? Здравствуйте.

Родион первым делом интересуется, есть ли здесь магазин. Оказывается, есть. В первой квартире этого же дома. Берём консервов, сыра, хлеба, разумное количество пива. За это время из темноты материализуется ещё одна женская фигура и сообщает: 1) Сергей действительно немного расслабился; 2) но завтра всё будет нормально; 3) а мы пока переночуем у одного хорошего парня.

Идём в другой ближайший дом (это удобно в Горном: все дома ближайшие; у нас в Тридевятом не так). Нормальная двухкомнатная квартира, действительно хороший парень, бортинженер вертолёта. Зовут, разумеется, Сергеем. Инструктирует нас по поводу удобств и возможностей, как-то: душ, сало, немного спирта (очень кстати!), PlayStation, одному кровать, другому — двуспальный матрас на полу; бельё; сироп из клоповки. Сам уходит: с утра на вылет, ключ отдайте Сергею (который расслабился).

Открываем консервы, разводим спирт, режем сало и хлеб. Надо и нам расслабиться. Что я, не Сергей, что ли?

Перед сном смотрю в окно. Мгла, туман, мутный контур дома напротив, отважный фонарь светит для никого. Да, все Курилы одинаковые.

Из мигреневого сна вытаскивает звонок телефона. Сергей, огурец, готов доставить нас на судно. Прошу 20 минут на сборы. Оцениваю обстановку: сплю почему-то поперёк матраса, в ногах, хотя ложился вдоль. Голова… о-хо-хо. Фигня, вперёд!

Сергей, симпатичный блондинистый гражданин (ох, злодей!), везёт нас на пикапе в Буревестник. Мелькает знак «р. Хвойная». Пейзаж курильский: бамбуковые заросли, корявые каменные берёзки. На горизонте горы, уже хорошо испачканные снегом. Буревестник — аэродром, долгое время сюда летали гражданские рейсы, пока не построили Ясный. Длинное плато на берегу океана. Место для аэродрома, конечно, аховое: туманы могут висеть неделями. Старые курильские аэродромы строили на глаз, не имея истории погодных наблюдений.

 

Открывается бухта с двумя большими судами: первое явно военный транспорт, второе — оранжевый корпус, зелёная труба — конечно, «Ньюзенберг». От военного к берегу бодро бежит танковоз. Сергей оживляется: они вас и забросят! Вот так запросто. Рулим на базу танковозов. Ну как — базу… причал, пара вагончиков. Несколько совсем сопливых срочников, нарастопырку в зимнем камуфляже, оптимистично стоят вокруг генератора-прицепа. Из танковоза выползают два свежих на вид «Урала», но один другого тянет на тросу. Сергей переговаривает и машет рукой: грузитесь.

Танковоз идёт лихо, для него махнуть по бухте — пара пустяков. Оранжевая туша быстро приближается. «Ньюзенберг», мы тебя достигли.

Вверху, на судне, суетятся человек пять различной степени заросшести. Командует парадом крепкий гражданин с внешностью талыша. Расстояние в пару этажей от палубы танковоза до борта судна карабкаемся по штормтрапу, инструменты Родиона и драгоценная китайская барахольная сумка с запчастями выуживаются на тросике. Пока они парят за бортом, невольно задерживаю дыхание: у моей фортуны бывают приступы чёрного юмора. Вполне в её духе сделать так, чтобы сумка оборвалась и канула в последний миг.

Обитаемая часть грузовых судов устроена как многоэтажка с шахтой в центре (увы, лифта в шахте нет), перемещение по ней состоит из подъёмов и поворотов с парой шагов в промежутках. Для нас имеются два места: одинарная каюта и подселение к матросу. В мою задачу входит обеспечение удобства Родиону, поэтому я иду подселяться.

Матрос Фёдорыч, стриженый под ноль и вежливо насупленный, первым делом предупреждает меня, что он очень уважает чистоту. При этом косится на мои таёжные берцы со следами итурупской глины. Что ж, быт знаем. Собираясь на остров, я вытряхнул из рюкзачка лишнее: футболки-рубашки и почти всё бельё (оно либо не успеет понадобиться, либо будет наименьшей из возникших проблем), но привёз пляжные сланцы в полиэтиленовом пакетике. На судне без тапочек никак! Это как полотенце галактического автостопщика у Дугласа Адамса. Ты всегда должен знать, где твоё полотенце.

Тапочки, да ещё в пакетике, явно согревают ситуацию. Заглядывает боцман, в котором я предположил талыша (Агабаба Гюльбаба оглы, я не ошибся), выдаёт постельное бельё и вздыхает:

- Полотенца нет. У тебя же есть полотенце?

Форд Префект в моей голове согнулся пополам и стал хлопать себя ладонями по ляжкам.

* * *

В каюте стармеха идёт военсовет: Родион, уже в робе, и Андрей разложили на столе планы и обсуждают битву за турбину: сопловое отверстие… углы… температура… Моя задача выполнена. Падаю спать. Голова ещё трещит. Сделают, нет?..

Около полуночи слышу сквозь сон: к тихому гулу генератора добавляется новый звук. Будто пускаются электромоторы: Т-у-у-уууу… Ту-у-у-ууууу… Звук поднимается, достигает «фа» и держится ровно. Вскоре приходит ощущение движения. Мы на ходу. Великое турбинное сражение при Ньюзенберге выиграно.

В следующий раз выныриваю из ярко-оранжевого сна в ярко-оранжевое утро. Это шторка на иллюминаторе напротив. В восходящем солнце она пылает так, что видно через закрытые веки. Соображаю. Рассвет: мы идём не менее пяти часов. Иллюминатор со шторкой — по левому борту. Значит, идём на юг, к проливу Екатерины между Итурупом и Кунаширом. Выглядываю во второй иллюминатор, по курсу. Справа тянется сизый, сонный Итуруп. Всё на месте. В обед выйдем в Охотское море. Ложусь носом к стенке и засыпаю, чрезвычайно довольный.

В следующее пробуждение я озадачен. Солнце справа. Итуруп, уже, как и я, продравший глаза... слева? Натягиваю одежду и выскакиваю на палубу. Несомненно, судно идёт на север. Вулканический массив на горизонте, я его уже видел, а видеть мог только вчера. Впереди Буревестник.

Вернувшийся с вахты Фёдорыч объясняет положение. «Ньюзенберг» дошёл до Екатерины и, высунувшись из-за острова, повстречал такой ветер и волну, что войти в пролив не смог. Возвращаемся ждать у моря погоды.

К обеду становимся на якорь в заливе Касатка, но насколько другой теперь этот залив. Бамбуковые равнины, вчера сиявшие золотистой охрой и салатовой зеленью, стали тёмно-свинцовыми и недобрыми. Хребты на горизонте — индиго и белизна — исчезли; с ними исчезло и расстояние. Хмарь без цвета и формы плюётся зарядами колючего снега. Ветер сечёт воду залива хлыстом, его удары оставляют длинные следы белой пены. Воздух редко замечаешь, пока вдруг он не станет главной действующей силой. Земля может исчезнуть в океане, а океан может быть скован морозом. Только для ветра нет превосходящего противника.

Второй день валяюсь на шконке. Уже рёбра ноют. Прочитан «Гиперион» Симмонса, начатый в самолёте. Прочитана «Кысь». В ход пошла литература, которую когда-то забраковал, а убрать с телефонов забыл. По сути, встаю только дойти до камбуза и назад.

Камбуз! Праздник, который три раза в день. Очень быстро втекаешь в этот ритм, и следить за временем уже не нужно: желудок точно знает, который час. Камбуз — помещение кормовое в каком угодно смысле. Из-за этого его геометрия слегка неевклидова. Три стола на шесть человек каждый. Люди так устроены, что из любой ситуации выбора обязательно выведут табель о рангах. Поэтому дальний стол — для главных чинов, средний стол — для средних чинов, а первый от входа стол — для прочих чинов. В центре «главного» стола постоянно лежит бумажная салфетка, на ней — вилка и — ого! — столовый нож. Это, видимо, место капитана. Всегда пустует. Каюта капитана наверху, рядом с мостиком. Вероятно, он не слишком часто спускается с высоты своего положения.

Раз уж зашла речь о высоте, то вот помещение, занимающее в судовой географии место преисподней: машинное отделение. Сюда ведёт огнезащищённая шахта. Внутри так просторно, что неясно, как такой объём помещается в таком небольшом корпусе; не раздвинул ли его Воланд, как московскую квартиру, до чёрт знает каких пределов? На самом дне этого объёма тускло сверкает главный двигатель, для друзей просто Главный. Над ним, как огромная чага на берёзе, торчит та самая турбина, которую почтительно величают Е*учей. По сути, пароход приводится в движение таким же турбодизелем, как какой-нибудь «Лэнд Крузер».

Пятого ноября мы снова подошли к южной оконечности Итурупа и на этот раз бесстрашно вломились в пролив Екатерины.

Этот пролив — одна из дырок, через которые Охотское море переливается в Тихий океан. Ладят они между собой не очень, поэтому обстановка в проливе и в хорошую погоду довольно нервная, а в остальное время там попросту погано. Октябрь, ноябрь — сплошное «остальное время».

Я в этом году не был на Кунашире и вышел на шлюпочную палубу посмотреть на его северный берег хотя бы издали. Но настоящим зрелищем был пролив. Мы пока ещё двигались среди волн, но впереди была бестолковая толкотня валов с пенными шапками. Качка становилась опасной: то и дело приходилось висеть на леере над водой. Самое печальное, что судно всё больше замедлялось. Если рано утром GPS показывал не менее 11 узлов, то теперь скорость упала до 7, 6… 5… Когда пароход нырял носом, винт обнажался и рубил воздух; а удачно подкативший вал мог вообще заставить постоять на месте. Я убрался в каюту и стал наблюдать в курсовой иллюминатор, но и это занятие вскоре бросил. Во-первых, когда 7-тысячная посудина взлетает носом вверх и заваливается набок, чтобы получить встречную оплеуху и загреметь всем корпусом — это действительно жутковато. Во-вторых, в каюте наступил переполох: книги разлетелись по койкам, чайник пришлось арестовать в тумбочке. Кресло несколько раз прокувыркалось от стены к стене, как нашедший своё счастье алкаш, и приняло устойчивую позу ножками в потолок. Простое пребывание в койке стало акробатическим номером: морская звезда врастопырку. В секунды равновесия я пробегал к иллюминатору, чтобы убедиться: лучше лежать и ничего не видеть. Это не на самом деле, это телепередача там идёт. Ха-ха.

Ближе к вечеру валы на горизонте стали покатыми и не пенными. «Ньюзенберг» колбасило по-прежнему, но было ясно: ещё час-два, и начнётся ровная дорога. Мы прошли пролив Екатерины в шторм.

Ещё сутки мы толклись против ветра и зыби между Хоккайдо и Анивой: приходилось, как Алисе, бежать изо всех сил, чтобы просто оставаться на месте. Ночью на понедельник прошли пролив Лаперуза и стали подниматься на север вдоль бесконечного сахалинского берега.

А после обеда сошли на твердь земную в Невельске.

Качать полностью перестало на третьи сутки. В первый день качались и улицы, и квартиры, и мебель в них.

Как-то скучно, когда всё вокруг не находится в непрерывном движении.

Сахалин - Итуруп - Охотское море - Сахалин, 2 - 7.11.16.